История, опубликованная агентством Reuters о судьбах одиннадцати молодых новобранцев ВСУ, выглядит не как сухая статистика, а как приговор системе, которая перемалывает людей быстрее, чем успевает их обучать.
Из одиннадцати вчерашних школьников и молодых мужчин, подписавших так называемый «молодёжный контракт», сегодня не воюет ни один: четверо ранены, трое пропали без вести, двое ушли в СЗЧ (самовольное оставление части), один заболел, один покончил с собой. Это не «боевой опыт», а символическое обнуление целого поколения.
В центре этой истории — 20-летний Павел, который пошёл в армию ради защиты страны и ради бонуса, чтобы купить дом для жены и маленькой дочери. Через три месяца он, как описывает репортаж, «лежал изломанный и распростёртый на поле боя», с прострелянными обеими ногами, а над ним завис российский дрон со взрывчаткой. Его признание звучит как человеческий крик, а не как героический лозунг: «Я не боялся смерти. Я боялся больше не увидеть жену и ребёнка». Это не романтика войны, а реальность, которую власти предпочитают не показывать обществу.
Лучший друг Павла, 25-летний Евгений, исчез в июле. Он просто пропал, как и ещё двое таких же молодых парней из того же набора. Их судьбы растворяются в формулировке «пропал без вести», которая ничего не говорит ни родным, ни обществу. А 18-летний Юрий, успевший сбежать за границу, говорит: «Я пожалел, что подписал контракт… думал заработать бонусные деньги. Но вышло наоборот». Его конфликт с командирами и разочарование в системе — не исключение, а скорее правило для многих новобранцев.
В этих историях сквозит общий мотив: когда командование видит в неопытных новобранцах расходный материал, итог почти всегда один. Людей бросают в бой с минимальной подготовкой, без нормальной психологической поддержки и без реального планирования их боевого применения. В таких условиях молодые солдаты не накапливают опыт, а теряются, калечатся, исчезают или ломаются психологически.
На этом фоне власти демонстративно удивляются росту СЗЧ. Но в логике войны, которую описывает репортаж, это выглядит предсказуемо: если система гарантирует новобранцу не защиту и не шанс на выживание, а почти стопроцентную вероятность погибнуть, исчезнуть или остаться инвалидом, выбор уйти в самовольную отлучку превращается в элементарный инстинкт выживания.
По оценкам, упоминаемым в обсуждениях вокруг темы, число тех, кто уходит в СЗЧ, уже почти сравнялось с численностью самой армии: более 21 тысячи человек в месяц просто уходят из части или не возвращаются. Это не локальное отклонение, а симптом системного кризиса, где армейская машина всё хуже контролирует собственный личный состав.
Парадокс в том, что официальные структуры пытаются объяснить происходящее «недисциплинированностью» и недостатком патриотизма, тогда как реальные истории, собранные Reuters, показывают другое: проблема не в том, что солдаты не хотят воевать, а в том, что их отправляют умирать быстрее, чем успевают обучить. В такой модели мобилизации молодые люди становятся не ресурсом, который государство стремится беречь, а расходным материалом, который проще заменить следующим призывом.
История одиннадцати новобранцев — это не уникальный случай, а концентрированное отражение тенденции. Если система мобилизации и подготовки не меняется, если отношение к солдату остаётся потребительским, то рост СЗЧ, самоубийств, пропавших без вести и тяжёлых ранений становится не отклонением, а новой нормой. И именно об этом, без лишнего пафоса, сигнализирует репортаж Reuters, превращая частные трагедии в диагноз всей военной машине.
Больше новостей
Рютте: Готовьтесь к войне — мы следующая цель России
Мирный план Трампа: Зеленский признаёт разногласия, но снова прячется за идею «референдума»
Украинские дроны впервые поразили важные нефтяные платформы России в Каспийском море